Текст: Дарья Жаковская
Фото: Владимир Шуваев
В преддверии выхода на экраны 11 декабря фильма-концерта «Розділові Наживо» режисера Вадима Илькова, который экранизирует перфоманс «роздІловІ», поговорили с одним из участников проекта Алексеем Ворсобой.
В Украине Алексей известен как музыкант белорусской группы Port Mone: пять лет назад группа записала совместный альбом с «ДахаБраха», а в 2014-м создала музыку к немому фильму «Хліб» по просьбе Национального центра Александра Довженко.
Если не ошибаюсь, в 2011 году Port Mone начали сотрудничать с DakhaBrakha, а в 12-м появились “роздІлові” стараниями Оли Михайлюк. Насколько за это время поменялся проект, и насколько поменялись вы, как его участники?
Проект безусловно изменился. От стадии поиска находок он превратился в сами, собственно, находки, с помощью которых мы работаем. Да и я, безусловно, тоже поменялся и благодаря этой работе, и благодаря остальным проектам, в которых участвую. Время движется.
Хорошо. За это время, а это около семи лет, в проекте было много разных коллабораций с художниками, музыкантами. Много где выступали с концертами – и города прифронтовой зоны, и гастроли в Польше, затем появился интерактивный проект “роздІлові online”. По вашему мнению, вот лично для вас, что из этого стало наибольшим достижением – это может быть что-то одно, а может их несколько. Что это было для вас – как для музыканта, как для автора во время «роздІлових»?
То, что мы сейчас с вами видим на экране. То, как вплетаются электроника и аккордеон в эту всю историю. Стилистические коллаборации внутри коллектива. То есть соединяются искусства и соединяются их палитры, не одним касанием, а многими. И это очень интересно. Говорят, качество цепи оценивается качеством самого слабого звена. Если пытаешься сделать какое-то движение, какой-то сильный результат, существует вероятность, что оно оборвется. Наше «слабое звено» тире «тонкое звено» — нечто настолько хрупкое и неосязаемое, насколько и сильное, то, что мы искали. Нечто невыговариваемое, за чем мы и шли сюда. И это, конечно же, похоже на любовь.
Мы долго вот такие вещи искали, и кое-что нашли. Сейчас, того, что мы нашли, достаточно. Но время идет, и понадобятся новые поиски. Ведь эти находки не только хрупкие и неосязаемые, но и до конца неуловимые. Они как дно морское, как облака, как лес. Постоянно меняются! Чтобы уцелеть, они вынуждены двигаться и как-то все время адаптироваться.
Каждое ваше выступление в составе “роздІлових” — неповторимо. Там много импровизации, много экспромта. Что на счет фильма? У каждого фильма обычно есть какой-то сценарий, отправная точка – есть это здесь?
Мы проверяли нашу версию на публике и знаем, как работает перфоманс. Как работает фильм – мы еще не знаем. Думаю, Вадим просто найдет другие грани, другой объем, другую плоскость, другой ракурс взгляда на все это. Потому что с одной стороны главным действующим лицом будет проект, его содержание, но при этом с другой стороны там появятся и наши лица, которые в обычном перформансе работают не в таком объеме.
Для вас сейчас это тоже, в какой-то мере, эксперимент и неожиданность?
Безусловно. Но и в этом большое достоинство, потому что это действительно документальная вещь. Это очень важно.
В одном интервью Оля Михайлюк сказала, что то, к чему не стремится проект, то к чему не стремятся его участники — это забетонироваться. Разве фильм не станет своеобразным цементом, который забетонирует постоянно меняющихся “роздІлових”?
Нет. Мы пришли в студию не для того, чтобы сделать семейный портрет, конечно же нет. Это соединение с новым видом искусства, я это расцениваю только так. То есть просто появился еще один автор, который, может быть, обладает в данной ситуации большим влиянием. Но это не цемент, это просто еще одна грань для дальнейшего движения.
Хорошо, скажите, как вообще происходит работа с Томашем. Вы в Беларуси, он в Польше, а музыку вы создаете вдвоем. Или же каждый отвечает за какую-то свою часть?
Дело в том, что у нас достаточно много репетиций, как совместных, так и личных, которые позволяют нам очень быстро находить контакт. То есть по большому счету, мы готовы к новой, незнакомой нам ситуации практически сразу. Но и решения, которые необходимо принимать, они часто уже существовали до этого. Какие-то вопросы не приходилось прямо с нуля начинать и осмысливать. Было понятно, что нужно. И это было большой подсказкой. Томек освоился почти сразу. Момента притирки какой-то, поиска репетиционного, как обычно с новым человеком, такого практически не было, мы очень быстро нашли контакт.
А как вы влияете на друг друга в каких-то спорных вопросах? За кем последнее слово?
Мы все обсуждаем коллегиально и, на самом деле, все понимают чье решение наиболее удачно. Так получается, что лучшее решение имеет бОльшую силу. Но вообще каждый имеет право вето.
Что первично: рождается музыка под текст, или же текст накладывают на какие-то заготовки музыкальные? Как вы работаете?
Несколько текстов было написано сначала, но большинство текстов, конечно, было отобрано из уже написанного. Такого, что под текст рождается музыка как в песенной, строфической форме, — такого нет. И также не было такого, чтобы на музыку писалась рыба, а потом – окончательный вариант текста. Нет, это совместная притирка, дело в том, что темп речи, интонация речи, – вот инструмент, которым мы пользуемся. Не ритмическим попаданием, а другой категорией музыкального.
Вы пишете очень сложную, но сильную музыку, у Жадана сильный текст, как удается достичь некой полифонии во время ваших выступлений, когда никто не перетягивает на себя одеяло?
Я занимаюсь импровизацией, в Минске у меня Minsk Improvisers Orchestra, с которым я работаю, и для того, чтобы в таком оркестре сосуществовать, нужно соблюдать некие правила. Но основным правилом является то, что правил нет. И как быть в такой ситуации? Это похоже на общество, где люди общаются друг с другом: умеют слушать, быть тихими.
Как удается? Внимательностью. Поиском тонкостей. Может быть, убедительностию. Есть люди, которые думают, что они знают, и готовы вести за собой. Мы же скорее знаем, что это зависит от ситуации. Что нужно, что важно – мы знаем. Все мы. Мы доверяем друг другу.
У вас есть успешный и довольно популярный коллектив Port Mone, как много идей вы берете оттуда, или, возможно, вы что-то находите во время выступлений “роздІлових”, и записей, и переносите туда?
Некоторые пьесы, которые были написаны для этого проекта, мы переаранжировали и для нашего нового альбома Port Mone. Это совершенно естественно, что мои проекты отражают мои состояния, перетекают друг в друга и взаимовлияют.
У меня как раз еще вопрос по вашему последнему альбому, который был посвящен вопросам экологии и альтернативной энергетики. И вот я даже себе цитату записала, что: «Суть не в том, что мы экологические активисты и музыка нам нужна, чтобы привлечь внимание к экологии. Скорее экология – хороший пример, который наглядно показывает, что все вокруг связано между собой и что эта система связей универсальна». Насколько, по вашему мнению, важно, чтобы искусство было концептуально? Чтобы, например, та же музыка была посвящена некой важной теме?
Музыка ни о чем не говорит. Это первое. И попытка связать какие-то идеи с ней, часто, так себе затея. Но они могут существовать как параллельные, взаимопроникающие процессы. К примеру, шепот – это тонкости, это внимание – я сейчас про наш альбом Whisper – и все это по своей сути очень экологично. Вернее, это можно назвать экологичным, таким, как надо поступать с природой. Надо быть тише, аккуратнее. Точно так же и между людьми. Мы просто объединили эти контексты. Мы не говорим об экологии. Мы играем музыку, а музыка, по большому счету, ни о чем не говорит. Музыка, наверное, это «как» больше, а не «что».
Если музыка, это не «что», а «как», то, о чем проект «роздІлові» по вашему мнению, и что дает ему музыка?
Я не так давно думал, а что же мне больше всего нравится, какая пьеса больше всего. Раньше мой ответ касался бы пьес в более привычном понимании этого слова. А сейчас мне кажется, что они все очень хороши, но главная и наиболее мне интересная та, где Томаш делает небольшой шум и я играю одну ноту. Одну ноту очень долго. И вот весь проект об этом.
Почему именно эта пьеса?
Потому что она сработала. Раньше она с трудом существовала. Непонятна, нелепа и абстрактна. А теперь она сработала, перестала быть концептом, она родилась из того, что значит мало. А теперь она из концепта стала инструментом. Как бы инструментом в руках врача. И это одна из тех находок, которые я имел ввиду в самом начале.
Как влияет ваша музыка, ваш общий перформанс на людей, которые присутствуют в зале?
Это связь между публикой и артистом. Я знаю, что она есть и я ее чувствую. Мне кажется ее наличие уже говорит о том, что взаимодействие происходит на каком-то правильном уровне.
Каким вы думаете будет зритель у вашего будущего фильма? Кому может быть интересен этот проект?
Думаю, исследователю. А вообще важные вещи очень часто находятся случайно. Я не знаю можно ли сейчас четко описать какую-то конкретную аудиторию фильма. Но уверен, что он найдет своих людей. Или какие-то люди его может найдут случайно. А какие-то – неслучайно.
«РоздIлові Наживо» — точка в истории проекта? Или же есть планы на будущее?
Дело в том, что точка – это тоже неокончательный знак. И послание заканчивается, быть может, на краю бумаги, а не на краю текста.